Безвариантность

Кристально чистое высокое ясно-голубое небо могло бы ослепить глубиной своего цвета. Когда-то в прошлом.
Трели всевозможных птах, скрывающихся в густых кронах огромных деревьев могли бы заставить его замереть и слушать, слушать, слушать… Но не теперь.
Мягкий бархатистый и мокрый от хрустальных капель росы ковер зелени под босыми ногами мог бы подарить ему ощущение приятной неги. Но не сейчас.
Один из самых красивых мужчин в этом месте сейчас стоял здесь, под сенью необъятного Древа Мира. Над ним раскинулось пьянящее искристо-голубое небо, а мягкие травинки ластились к коже босых ног, однако взгляд молодого человека оставался по-прежнему печальным.
Он стоял на самом краю Рая: дальше только падение в Чистилище, суетный мир людей. Ниже – то место, в котором, как он полагал, ему должно было находиться. Преисподняя, Ад во главе с Люцифером.
Но он продолжал просто стоять.
Точеное лицо, прямой изящный нос и высокие скулы, пухлые и такие мягкие губы, сейчас чуть грустно изогнутые. Ветер нежными прикосновениями целовал его щеки, ловкими невидимыми пальцами убирая мешающие каштаново-золотистые пряди с его раскосых чуть ассиметричных и таких невероятно глубоких глаз цвета горького шоколада, ласкал его, играясь с белоснежным шелком одеяний, очерчивая тканью каждый изгиб этого подтянутого тела, перебирая нежно-нежно белоснежное оперение крыльев за спиной мужчины, что сейчас были немного раскрыты.
И Джеджун не просил его перестать. Нет, ему нравилось здесь, в Раю, где все души были чисты, словно та роса, что покрывала травинки под его ногами, где не было войн и взаимной ненависти, лицемерия и презрения, жадности, зависти… Похоти…
Джеджун не хотел бы менять свою нынешнюю форму существования ни на какую другую: он не желал становиться демоном или же возвращаться обратно в человеческое тело. И все же ангел прекрасно осознавал, что как бы он ни стремился остаться здесь, его сердце больше не принадлежит этому месту. Оно там, гораздо ниже Рая. У того, кто стал его личным богом.

Если бы всю страсть, выжирающую этого демона изнутри, можно было бы выпустить, наверное, даже пламя Совести в Аду показалось бы едва тлеющей свечой.
Он не знал, как называется это чувство точно, но все чаще ловил себя на том, что губительное голубое небо его привлекает гораздо больше, чем такое родное темно-багровое пламя и ласкающие слух проклятия страдающих грешников.
Кожистые крылья за спиной чуть напряглись, немного раскрываясь, и снова сложились, атласным плащом закрыв спину демона. Изящные длинные и такие мужественные аристократичные пальцы потянулись поправить запонку: кроваво-алый гранат в обрамлении яркого золота. Его облик был спокоен, и даже некое отчуждение читалось во взгляде, однако чешуйчатый хвост с заостренным стреловидным наконечником, хлестал по земле и ногам, выдавая нетерпение мужчины. Он хотел как можно быстрее оказаться за пределами Преисподней.
Изящно очерченные губы изогнулись в чуть ехидной усмешке, но взгляд притягивали не белоснежные клычки, а родинка слева над верхней, практически в самом уголке. Складывалась такое ощущение, что именно в ней скрыта вся квинтэссенция дьявола, что была в этом мужчине. Именно в родинке, а не в полыхающих адовым пламенем глазах или же плавных и слишком греховных жестах.
Да, Чон Юнхо, демон Высшего Круга, один из приближенных к Люциферу, был живым воплощением греха. Но даже он готов был стать праведником ради единственных в этом мире раскосых чуть ассиметричных и таких невероятно глубоких глаз цвета горького шоколада…

- Юн, - его имя, не громче шелеста листьев, гонимых ветром по аллеям парка, сорвалось с губ, чтобы в следующий миг почувствовать, как вкруг талии сжимается тепло чужих рук, даруя, наконец, покой.
Джеджун снова пришел первым. Он всегда приходил тогда, когда Юнхо еще не мог появиться в человеческом мире из-за яркого солнца. И уходил ровно в тот момент, когда сумерки над городом сгущались настолько, что тут и там постепенно зажигались фонари. Демон одновременно чувствовал на него обиду и не мог не прощать раз за разом, хотя само понятие о прощении его душе было чуждо, принося с собой жгучую боль искалеченного мягкой улыбкой и понимающим кивком эгоизма.
Ангел не спешил разворачиваться в объятиях мужчины. Он просто наслаждался тем теплом, которое в Преисподней становилось выжигающим воздух жаром. Ему нравились такие моменты их единения.
- Как ты? – вопрос, заданный хриплым шепотом над самым ухом, заставил едва ощутимо вздрогнуть и напрячься, чтобы после сразу расслабиться, положить ладони на предплечья Юнхо, который все еще не спешил отпускать его талию, и опереться спиной на грудь демона позади.
- Нормально. У меня только два вызова было. А ты? – и очень хочется извернуться или запрокинуть голову, но коснуться губами его подбородка. Но Джеджун с чуть грустной улыбкой сдерживает этот свой порыв. Еще не время.
Не время же?
- А у меня семь, - чуть улыбаясь, произносит Юнхо, зная, что в следующий момент сделает его ангел. Джеджун испуганно вздрагивает и резко разворачивается в объятиях, теперь оказываясь прижатым грудью к груди, отчего улыбка демона становится только искренней и нежнее. – Не волнуйся за меня так, мой свет. Ничего ведь не сучилось, - успел закончить свою мысль мужчина, прежде чем все же поцеловать эти манящие его уже сколько времени губы, которые даже в Аду не дают покоя. Вот уж где истинный грех. В Раю.
- Пока что не случилось, - успевает заметить Джеджун перед тем, как его затягивают в этот поцелуй на грани не-поцелуя. Целомудренный и чувственный. То, чего никто и никогда больше не дождется от демона.
И это было… Это было волшебное чувство, что теплилось где-то глубоко в груди, именно сейчас, в нужное время, становясь огнем, согревающим, но не сжигающим. И они таяли в этом тепле, смешивая цвета своих душ в порыве стать еще ближе, разбавляя черно-белый контраст серым, чтобы еще чуть-чуть, совсем немного продлить это неземное ощущение, аналогов которому не нашлось ни в Раю, ни в Аду. - Идем, ангел мой, времени совсем мало, - тепло улыбнулся Юнхо, выпуская из объятий мужчину, переплетая вместо этого пальцы их рук. И этот его жест нес с собой гораздо больше оголенных до самой сердцевины эмоций, чем предыдущие объятия и поцелуй.
И они поспешили уйти из парка. Двое взрослых мужчин, держащихся за руки и молча идущих навстречу заходящему солнцу.

Наверное, именно это ощущение Джеджун больше всего ценил в таких их тайных встречах. С Юнхо он не чувствовал себя беззащитным. А еще он понимал, что нужен хоть кому-то. Потому что, несмотря на все чудеса Райских кущ, ангелы больше всего напоминали каменных истуканов. Прекрасных в своем слепящем воображение великолепии, но все равно мраморных. А камень остается камнем, как ты ни пытайся научить его проявлять эмоции. И это ощущение непохожести на других угнетало Джеджуна. Он должен был одевать маску в те моменты, когда хотелось плакать или же смеяться. Он должен был оставаться безразличным, понимая, что никого не интересуют его душевные переживания.
Пока как-то не встретил Юнхо, точно так же сбежавшего из Преисподней, как и он из Рая, и бесцельно бродившего теперь по миру людей. Нет, позже они вернулись обратно. И даже не вместе.
Но с того самого момента это стало чем-то вроде традиции – встречаться в Чистилище. А позже традиция превратилась в необходимость, чтобы потом стать нерасторжимым союзом двух душ: погрязшей во тьме и впитавшей в себя весь существующий свет.
Они наслаждались своей тайной, прекрасно осознавая, что если их раскроют, то обычной ссылкой в людской мир дело ограничится вряд ли.

- О нас знают и Бог, и Дьявол, - шепчет каждый раз демон, покрывая обнаженное плечо своего мужчины нежными поцелуями, - но мы все еще вместе. Значит, они не против. Значит, наш союз не греховен, - и его шепот был грехом, его губы были грехом, даже его помыслы были грешны до самого конца, равно как и помыслы лежащего в его объятиях ангела.
- У нас все еще есть выбор, - будто бы желая поспорить, отвечает Джеджун, выгибаясь под этими воистину демоническими руками, что так умело ласкают его тело.
- Забудь. Здесь нет вариантов, - и губы находят губы, а разум покидает головы, оставляя место только для грешных помыслов, что так сладки.
- И как это называется? – уже хриплый шепот, но еще не стоны. А Юнхо этого не достаточно. Он хочет услышать сегодня все ангельские звуки, на которые только способен такой вот разгоряченный Джеджун.
- Безвариантность?..

Они всегда боролись за человеческие души. Каждый день. В любой момент, когда умирал равно грешный и праведный человек, ангелы и демоны срывались с места, влекомые гласом Бога или Дьявола. И каждый раз кто-то с этих кровопролитных схваток не возвращался, навсегда прекращая существовать. Почему-то считалось высшей доблестью умереть от руки демона именно там, в пылу сражения. Джеджун же считал это высшей глупостью. Потому что погибнуть в Чистилище - это для человека только начало. Для ангелов и демонов это самый натуральный конец. Но что будет с Юнхо, если Джеджун однажды так глупо окончит свое существование? Ангел даже представить боялся, что может сделать с Раем приближенный к Люциферу демон, погруженный в пучину отчаяния... Сам Юнхо обещал уничтожить сады Эдема вместе со всеми ангелами, которые позволят умереть его свету, а Джеджун лишь посмеивался и целовал веки своего демона, заставляя того забывать о воинственности. Но предупреждение накрепко засело в голове, поэтому с того вечера Джеджун старался все время скрываться за спинами гораздо более сильных ангелов, несмотря на то, что сам был архангелом. Он не желал рисковать собой, пусть и ради других. В его душе поселился грех, но Джеджун не собирался искоренять его.
Но что делать, когда ты в группе вызванных самый сильный? Как не пустить детей совсем еще на убой и не погибнуть самому, не отдавая при этом человеческую душу, что так близка к свету? Джеджун не мог допустить ни смерти этих птенцов, что окружали его, ни потери души. А это означало только одно: ему придется драться сегодня.
Впервые за множество лет поверх тончайшего шелка одеяний легла искусно плетеная белоснежная кольчуга, подхваченная поясом белого золота, на который Джеджун теперь подвязывал свой любимый меч, несущий ледяную смерть. Его лезвие было белоснежным, а в рукояти тысячей звезд сиял алмаз, размером со слезу. Это был легендарный в Раю Плачущий меч. Настолько же легендарный, насколько и его владелец, в былые времена не проигравший ни одного боя. Но Джеджун сердцем чувствовал: сегодня что-то пойдет не так. Уж слишком слабая у него была команда. Их секрет больше не принадлежит им?..

Юнхо вышагивал по адскому пламени, плевав на то, что по правилам игры ему сейчас должно быть жарко. Правила уже давно не актуальны, как только что выразился Люцифер. Так что ему придется сделать выбор, в котором любой из вариантов – смерть.
Хвост хлестал по ногам, извивался змеей, жалил воздух острием, выдавая ярость демона с головой. Между довольно приличных рогов на голове постепенно начинало тлеть пламя: самый верный признак того, что сейчас, вот именно в этот момент, Юнхо убьет любого или сдохнет сам. Демон метался в душе, пытаясь найти выход, хоть какой-нибудь шанс на спасение, но условия звучали довольно четко, а ослушаться их – уже не то решение, которое сможет организовать что-то там про «жили долго и счастливо». Там уже даже «долго» под вопросом будет.
Демон прошипел себе под нос все, что думает о подобном отношении Люцифера. Нет, ну какая ему разница, а? Он же Дьявол, сидел бы, радовался, так нет же, мать его…
Вызов.
С этого дня Юнхо ненавидит это слово. Раньше оно приносило с собой бурливший пузырьками в крови азарт, теперь только горечь и обреченность. Демон слишком хорошо знал себя, чтобы понять и принять.
Правила уже давно не актуальны.
И Юнхо сделает все, чтобы окончательно их уничтожить.

Чистилище совсем не такое, когда приходишь в него в своей истинной форме. Это то, о чем думает Джеджун, каждый раз спускаясь в людской мир по вызову или ради очередного заката/восхода с Юнхо. Это то, о чем ангел думает и сейчас, ступая на запыленный порог какого-то деревенского дома, в котором несколько минут назад в полнейшем одиночестве умерла никому уже давно не нужная девяносто трехлетняя старуха, мать пятерых детей, которых она любила до самой смерти. И до самого конца ждала, что кто-то из них все е приедет к ней, вспомнит, отведает ее домашней стряпни. Что они просто поговорят, она узнает, как у них дела. Все ли живы еще… Это, наверное, самое страшное для матери: не знать, живы ли ее дети…
Она не дождалась буквально получаса. Джеджун знает, что именно сегодня старшей дочери приснился плохой сон, и она сорвалась с очередной подработки, чтобы приехать навестить мать, с которой не виделась уже почти тридцать пять лет. Но автобус, на котором она едет, сейчас заглох и стоит в получасе езды от этого дома. Им как раз должно хватить времени.
Джеджун видел ее. Женщина сидела на кровати, опустив плечи и тихонечко плача, уткнувшись сморщенным от морщин лицом в ладони. Ангел подошел к ней первым и единственным, все дети стояли на улице и даже в дом побоялись войти. Нет, они не были детьми в прямом смысле этого слова. Но это был их первый выход в Чистилище и никакого опыта в подобных делах, так что сегодня Джеджуну не придется прятаться за чужими спинами.
- Пойдем со мной, - сейчас его голос был подобен журчанию ручья в знойный летний полдень и нес с собой только прохладу и успокоение, так важное для этой души.
Ангел знал, что все можно успеть решить мирно, если душа согласиться уйти с ним добровольно и до прихода демонов. Но такие обычно не соглашаются…
Женщина подняла на него глаза, прекращая всхлипывать, немного поморгала, сгоняя остатки слез, мешающие рассмотреть незнакомца, а после, когда все же удалось, тихо вскрикнула, заметив сияющий таким холодным чистым белым светом нимб над головой и сложенные за спиной крылья.
- Пойдем со мной, - повторил мужчина, протягивая руку и уже видя, что она готова согласиться, готова следовать в Рай, когда услышал на улице шум и крики тех, кому он должен был не дать сегодня умереть. Время вышло. Он не успел…
Вздохнув, Джеджун отстранился от души и направился к выходу, краем глаза замечая безвольное тело, лежащее на кухне. Она умерла во время приготовления скудного обеда. Сердечный приступ. Ее держит чувство вины…

Пересушенная земля от каждого шага демона готова была пылью взвиться в воздух. Пожелтевшие травинки с чуть слышным хрустом ломались, стоило только их коснуться. Воздух был горяч и с трудом проходил в легкие, а знойное солнце не добавляло радости.
Юнхо чуть расправил одно из своих крыльев, используя его как зонтик, тем самым создавая хоть какое-то подобие тени. Его бесило то, что пришлось выбираться в Чистилище днем, да еще и в такую жару. В его истинной форме день или ночь не играют ровным счетом никакого значения, но темнота все же нравилась демону гораздо больше. Она всегда напоминает ему о взгляде одних единственных глаз, таких же темных, как бархатистое небо людского мира.
Едва заметно улыбнувшись, демон сделал еще несколько шагов по направлению к старому ветхому домишке на самой окраине деревеньки. Как здесь вообще можно было жить, особенно в такую засуху? Юнхо не знал и узнавать не собирался, если честно. Он просто надеялся, что над ним пошутили, просто хотел сделать свою работу хорошо…
Но все надежды рухнули ровно в тот момент, когда у крыльца он увидел троих малолеток-ангелов, слишком сильно галдевших в этом Богом забытом месте. Дьявол о нем, судя по ситуации, как раз таки помнил слишком хорошо…
Почему-то их всегда было по четверо. Зачем? Что за странная логика была у того, кто это все начал? Зачем кто-то это все вообще начинал?..
Несмотря на то, что трое демонов, находившиеся под его контролем, уже рванулись в бой, Юнхо не спешил кидаться в омут с головой. Где-то ведь еще должен быть четвертый… И если Юнхо правильно все понимает, то…
Эту чудовищную ауру света он ощутил еще тогда, когда самого ее обладателя даже не видел. Казалось, что с малолетками отправили минимально архангела, ни у кого больше демон не видел подобной силы. Наверное, эти птенцы чувствовали Юнхо похожим образом. Но ведь не может быть, чтобы этот архангел был тем, о ком он думает сегодня целый…
Может.
Дыхание перехватило где-то в районе горла, когда Джеджун, его прекрасный и хрупкий Джеджун, его свет, коршуном налетел на троих идиотов, что называются демонами. И Юнхо знал, почему он это сделал: слишком сильно его подопечные покалечили райских малолеток… Да лучше бы они их убили! Тогда бы душа досталась Раю и не было бы того, что сейчас должно будет случиться. Нет, демон знал, что ни один из троих сопровождающих его не сравнится в одиночном поединке по силе с Джеджуном, но схватка сейчас шла не один на один, а трое против одного. И с каждой секундой шансы его ангела выиграть этот бой все уменьшались.
Да, у него была легендарная аура и легендарный клинок. Но демонов было трое. И, Дьявол, как же Джеджун красив сейчас… Юнхо стоял на месте, боясь убрать закрывающее его крыло и привлечь к себе лишнее внимание, не хотел отвлекать своего мужчину от боя, но он просто не мог им не любоваться. Даже с рассеченной губой и сломанным крылом ангел был прекрасен. Прекрасны были его руки с напряженными мышцами, удерживающие клинок и заносящие меч для нового удара, прекрасна была ярость в его глазах, прекрасны были его плотно сжатые губы и обжигающий белоснежностью света нимб, который с каждым мгновением разгорался все ярче… Но сердце резко ударилось о ребра и ухнуло куда-то вниз, когда один из его подопечных все же умудрился повалить ангела на землю, ударив рукоятью клинка по затылку, а второй уже занес над ним меч, стремясь уничтожить врага как можно быстрее.
Юнхо сам не понял, как он это сделал, но в следующий миг демон обнаружил себя рядом с Джеджуном. Он стоял, полностью раскрыв крылья, закрывая ими потерявшего сознание ангела, шипя на своих подчиненных, не подпуская их ближе, чем на метр. Он не боялся тех ангелов, что остались у него за спиной: слишком хорошо над ними поработали его подчиненные. Но вот так вот просто убить Джеджуна? Нет, он не позволит.
Иначе и Рай, и Ад падут от его руки…

Приходить в себя под разъяренное шипение демона – не самое приятное занятие. И Джеджун очень надеялся, что это было в первый и последний раз в его биографии. Странно, кстати, что она еще не оборвалась, хотя должна была…
- Не сметь к нему подходить!
Разлепить глаза – практически нереальная задача. Голова гудит жутко, видимо, его хорошо чем-то приложили. Но когда Джеджун слышит этот голос, он сам поднимается, в считанные секунды приходя в себя. Этого не может быть. Это слишком жестоко. Этого. Не. Может…
Но это есть. И эту спину, пусть и никогда не видел ее с крыльями, Джеджун узнает в любом состоянии. И то, что Юнхо стоит сейчас перед ним, вместо того, чтобы всадить клинок в сердце ангела, говорит только об одном: у них больше нет секрета.
- Юн… Зачем? – Джеджун и вправду не может понять, зачем его демон только что отдал все за жизнь своего по идее-то врага.
- В порядке? – раздалось сухое вместо ответа. И Джеджун, в принципе, понимал, что для них уже все кончено, так что не видел больше смысла давить в себе желание, которое окончательно разрушит все. Ангел осторожно поднялся к земле, чуть охая, когда не очень удачно зацепился сломанным крылом за ветки давно высохшего кустарника, и прижался грудью к спине своего демона, сцепляя руки у него же на животе, чувствуя, как Юнхо чуть-чуть расслабляется.
- Да. Спасибо. - Раз уж их судьба все равно предрешена, то Джеджун позволил себе еще и уткнуться лицом в спину Юнхо, как раз между лопаток, медленно вдыхая столь отвратный обычно, но такой невероятно притягательный и нужный сейчас запах гари, исходивший от кожи его демона, практически на уровне ощущений подмечая, что Юнхо сейчас улыбается. – У нас ведь теперь нет вариантов? – тихий шепот, наверняка, щекочет кожу, но ангелу сейчас уже не до этого. Он закрывает глаза и расслабляется, наслаждаясь, возможно, последним теплом столь любимого мужчины.
- Ты прав, - а в голосе Юнхо по-прежнему слышна насмешка. Не над ними, нет, над всеми тремя мирами. – Это безвариантность.
Но мягкие кожистые крылья, будто бы в противовес словам, очень аккуратно складываются за спиной, заботливо накрывая все еще обнимающего своего демона Джеджуна. Последняя попытка защитить самое дорогое.

Гладкие стены. Серые стены. Сырые стены.
Они давят на сознание, привыкшее к бесконечному небу над головой. Они угнетают, заставляя с каждым разом все глубже уходить в себя. Без надежды на возвращение.
И он бы давно уже сломался, но была одна единственная мысль, которая все еще не позволила погрузиться ему в черную бездну отчаяния. Соседняя камера…
- Юн… - губы с трудом раскрываются. Их не забывают кормить, нет. Просто ему не хочется есть. К тому же дико болит переломанное крыло, которое никто не удосужился хотя бы обработать. Правильно, предателей не лечат. А когда он стал предателем, он прекрасно знал сам.
- Что? – раздается сонное из-за стены. Видимо, демон все же смог уснуть. А Джеджун так не может. Ему здесь слишком тесно, ему иногда кажется, что даже воздуха в этой камере недостаточно… Но в такие моменты Юнхо всегда находит слова, чтобы его успокоить. А сейчас… А сейчас, наверное, уже слишком поздно для слов. – Что случилось, котенок? – несмотря на то, что бывший архангел его только что действительно вырвал из сна, Юнхо не мог не беспокоиться о нем. Это он, демон, привык к таким вот клеткам. А ангелы… Они ведь сами как воздух, им нужен свет, чтобы жить. И Юнхо почти что кожей чувствовал, как там, за стеной, постепенно меркнет его свет. Но ничего не мог с этим поделать, отчего ненавидел себя с каждым прошедшим днем (днем ли?) все больше. Уже плевать было, чем все в итоге закончится, просто хотелось хоть какой-нибудь развязки!
Хотелось еще раз сжать в ладони тонкие, но такие сильные пальцы его ангела. Хотелось еще раз украсть со вдохом аромат его кожи. Хотелось хоть раз почувствовать мягкость его перьев под пальцами (Юнхо был более чем уверен, что у Джеджуна просто нежнейшие крылья).
Всего этого хотелось неимоверно…
- Что с нами будет, Юнхо? – ангел мог контролировать голос, но он был не в состоянии сдерживать слезы. Да и зачем их сдерживать? Поэтому мужчина сидел на полу, облокотившись головой о стену за спиной, прикрывая лицо ладонями, и просто позволял слезам скатываться по щекам, чтобы после кристально чистыми каплями срываться с подбородка и капать на подол когда-то белоснежного, а ныне серого, как и все здесь, изодранного шелкового одеяния.
- Я не знаю, свет мой… Не знаю.
И демон был готов убить себя за эту беспомощность, лишь бы его ангел за стеной перестал плакать, с хрустальным звоном роняя свои слезы на серый холодный и сырой каменный пол…

- Признаете ли Вы, Чон Юнхо, демон высшего круга, десятый помощник Люцифера, то, что ослушались прямого приказа и не сумели привести в Ад сомневающуюся душу, прервав схватку ради того, чтобы защитить архангела Кима?
Слова были лишними, поэтому Юнхо не собирался ничего говорить, вместо этого он лишь сильнее сжимал в руке ладонь своего ангела, на которого теперь было больно смотреть. Единственное, что увидел демон, когда их завели в зал Высшего Трибунала и поставили рядом, - глаза. Это все, что осталось от его света. Глаза, полные боли, отчаяния и любви. Глаза, смотрящие только на него, на Юнхо. А демон не мог понять, как за неделю его Джеджун сумел стать лишь бледной тенью самого себя: и до того белоснежная кожа стала еще светлее, даже прозрачнее, заострились скулы, он исхудал, был весь перепачкан. Но в первый раз демон высшего круга был готов заплакать именно тогда, когда увидел переломанное с побуревшими пятнами крови на когда-то белоснежных, а теперь скорее серых перьях, распухшее и гноящееся там, где была рана, волочащееся за его ангелом крыло и специально для него расцветшую сквозь боль улыбку на этом измученном лице…
Судья же, сочтя молчание демона положительным ответом, обратился к Джеджуну с похожим вопросом. Ангел лишь кивнул, даже не думая вдаваться в суть того, что про них там говорят, не отводя глаз от лица Юнхо, от его идеального носа и губ, замирая на столь любимой родинке. А потом переключаясь на атрибуты демонического облика: рога и хвост. У самого же Джеджуна за время заточения нимб истончился и теперь лишь едва заметно сиял, а вот в Юнхо ничего даже не изменилось особо. Разве что одежда на нем была теперь не первой свежести, ну так и сам ангел подобным похвастать не мог.
- Вы признали свою вину. Чон Юнхо, демон высшего круга, десятый помощник Люцифера, и Ким Джеджун, тринадцатый архангел Господа Бога, приговорены к развоплощению. Приговор привести в исполнение немедленно.
Посмертным колоколом прозвучал удар молотка.
Одновременно с ужасом пришло и облегчение. Все, наконец, закончилось.
Джеджун просто сделал шаг навстречу тому, с кем ему суждено умереть в один день, но он ни капли не жалел о содеянном. Наверное, будь у него когда-нибудь второй шанс, он бы повторил это безумство, даже зная, каким будет финал их истории.
Здоровое крыло раскрылось, насколько возможно, теплым перьевым пологом закрывая их от посторонних глаз и слов, а губы в это время совершенно безумно, в последний раз изучали и запоминали губы демона. Чтобы навсегда.
Под крылом Джеджуна было уютно.
Под крыльями Юнхо, накрывшими их, стало надежно.
Так как и должно быть.
- Как это называется, по-твоему? – хитро прошептал Джеджун в этот завораживающе странный поцелуй.
- Безвариантность? – улыбнулся демон, чуть отстраняясь.
- Я люблю тебя, Юн.
- И я тебя.
Тела ангела и демона взорвались пеплом. Вместе.

Джеджун проснулся резко, фактически он просто распахнул глаза, понимая, что уже не спит.
Дыхание у парня было тяжелым, таким, будто бы он бегал только что, а не просто тихо и относительно мирно наслаждался снами.
Успокаивало только то, что рядом по-прежнему ощущалось такое родное тепло, а мерное дыхание спящего парня доказывало, что Юнхо спит и не собирается просыпаться еще по крайней мере часа три. До самого будильника, короче. Да, лидер популярнейшей группы Азии никогда не просыпался раньше будильника, что бы ему только не снилось.
Джеджун усмехнулся своим мыслям, понимая, что самому до такого еще ой как далеко.
Сердце постепенно переставало так отчаянно бухать в груди, так что можно было постараться снова уснуть, что парень и намерен был сделать.
Тепло и нежно коснувшись губами лба спящего Юнхо, Хиро на этот раз широко улыбнулся и закрыл глаза, поудобнее устраиваясь в объятиях любимого человека.
«Это был просто странный сон, не более того…»

А где-то в параллельной вселенной на спящих парней смотрели влюбленные ангел и демон, даже не пытаясь сдержать счастливых улыбок…